— Хорошо, — сказал Смит.

За окном была темнота ночи и свободный Техас. Слишком много свободного Техаса между нами и нашей целью. Я бы предпочла, чтобы его было поменьше.

Блокнот был уничтожен, но ничего похожего на чувство удовлетворения я не испытывала. Реджи мертв, Кларк… Пока неизвестно, как он и помогло ли ему то, что я сделала.

Но даже если помогло, уничтожение могущественного сюжетного артефакта — это только половина дела, а может быть, и того меньше. Дело будет сделано, когда я найду того, кого я не знаю, этого чёртова мистера Крокетта, и раскрою ему башку своим топором. А для того, чтобы заняться поисками, надо выбраться отсюда.

— Думаете, это я? — спросил Смит, подозрительно удачно догадавшийся, на какую тему я размышляю.

— Не исключено. У вас была возможность.

— А какой у меня мотив?

Я пожала плечами.

Любой коп тебе подтвердит, что на самом деле мотив не так уж важен. Важно время, место и возможность. Установи это, поймай убийцу, а уже потом спрашивай у него, зачем он это сделал.

— Черт вас знает. Может быть, вы психопат. Может быть, вы действовали из ложного чувства патриотизма и искренне верите в то, что для обеспечения национальной безопасности надо было пошатать вертикали власти.

— То есть, по-вашему, я устроил побег Аманды с бойней в нашей штаб-квартире, а потом, притворившись Крокеттом, вручил блокнот Форсайту, а это довольно сложная схема только для того, чтобы отвести от себя подозрения, а вы меня все равно подозреваете?

— Может быть, вы не настолько хороши, как вам кажется.

Он фыркнул.

— Зачем тогда я помог вам найти Блокнот?

— Кто знает? Может быть, вы пресытились убийствами, ликвидировали всех, кого считали нужным, и не хотели бы, чтобы впоследствии это оружие использовали против вас. Может быть, для кого-то ваше имя — не такая уж и тайна. Может быть, вы просто заметаете следы.

— Не слишком удачно, видимо, — сказал он.

Он держал руки на руле, смотрел вперед и казался совершенно спокойным. Впрочем, он всегда казался совершенно спокойным. Если бы он играл в покер, то, наверное, мог бы поднимать неплохие деньги, потому что по его лицу ничего невозможно было прочитать.

Или я просто фиговый физиономист.

— Хорошо, допустим на минуточку, что это не вы, — сказала я. — Кого вы подозреваете?

— Я не знаю, — сказал он.

— Возможно, вы это говорите, потому что это вы, — сказала я. — И если назовете кого-то конкретного, это будет выглядеть попыткой переложить вину на другого.

— Я понимаю, что вы не самого высокого обо мне мнения…

На этот раз настал мой черед фыркать.

— … и прекрасно понимаю, чем это заслужил, — сказал он. — Но на этот раз вы заблуждаетесь, и я не хотел бы, чтобы вы потратили время, идя по ложному следу.

— То есть, это не вы?

— Это не я.

— А вы сказали бы, если бы это были вы?

— А вы бы поверили мне на слово?

— В такой ситуации — возможно. Готовы признаться?

— Мне не в чем признаваться, — сказал он. — Конечно, я много плохого сделал в этой жизни, но в этот раз я не виноват.

— Тогда у вас должна быть своя версия.

— Признаться, картина у меня целиком не складывается, — сказал он. — Я более-менее понимаю, как это было сделано, но не могу представить, зачем. Какова истинная цель операции? Свобода Техаса? Или хотели убить кого-то конкретно, и спрятали истинную мишень в толпе ложных целей, как лист в лесу или гальку на берегу океана. Но почему Форсайт? Почему Крокетт не использовал Блокнот сам, если у него были фотографии членов правительства, и писать он, вроде бы, умеет? И, наконец, почему Реджинальд?

— Если это вы, то объяснить смерть Реджи очень просто, — сказала я.

— Вы считаете меня настолько мстительным? — поинтересовался он.

— Может быть, дело не в мести, — сказала я. — Вы знаете, что не в состоянии добраться до меня напрямую, поэтому бьете по тем, кто мне небезразличен, стремясь вывести меня из равновесия.

— А мне это зачем? — не без любопытства спросил он.

— Я допускаю, что вы были замешаны в делах директора Доу куда глубже, чем всегда пытались утверждать, — сказала я. Директор Доу принадлежал к числу братьев тайлеристов-пирпонистов и хотел устроить ад и хаос. С моим, разумеется, непосредственным участием.

— Есть способы проще, — сказал он.

— Есть люди, которые не ищут простых путей.

— Я не из таких.

— А были бы из таких, сказали бы?

На самом деле, Реджи ни в одну другую схему просто не вписывался. Реджи убили из-за меня, и подбросили нам Черный Блокнот вместе с Форсайтом, чтобы я точно была в курсе. И это означало, что тот, кого я не знаю, знает меня очень хорошо.

Чем-то я ему, похоже, не нравлюсь.

Как ни крути, а все дороги вели к Смиту. Если бы мы находились внутри детективного романа, то был бы ложный след, или автору должно было быть стыдно за столь очевидного злодея. Но в реальной жизни все могло оказаться именно так.

И это снова вернуло меня к той странной мысли, которая возникла в моей голове, когда… гм… когда я была без сознания. А что, если я в сюжете? Если я только думаю, что обладаю свободой воли и пытаюсь контролировать собственную жизнь, а на самом деле неведомые силы тащат меня к развязке? Хотя, какая там развязка, такими темпами было бы неплохо хотя бы до кульминации дотянуть…

В паре десятков метров прямо по нашему курсу вдруг вспыхнуло северное сияние. Смит ударил ногой по тормозу, ремень безопасности впился в мое тело, колеса заблокировались и машину понесло юзом. Но скорость наша была слишком велика, а расстояние — слишком ничтожно, поэтому инерция сделала свое черное дело, и мы пролетели через светящуюся зону и остановились только в метрах сорока от нее.

Я обернулась, но сзади ничего невозможно было разглядеть из-за облака пыли, которую мы подняли.

— Что это было?

— Наверное, какой-то местный оптический феномен, — сказал Смит.

Мы вышли из машины, подождали, пока осядет пыль, и ничего не увидели. Свечение исчезло. Должно быть, свет Венеры отразился от верхних слоев атмосферы и вызвал взрыв болотного газа.

А теперь рассосалось.

Я поежилась. У меня было неприятное ощущение, как будто кто-то наблюдает за мной из темноты, причем не с самыми дружественными намерениями. Скорее всего, это просто нервы, подумала я, возвращаясь в машину. Несколько последних дней состояли из сплошного стресса.

Эллиот сел за руль, завел двигатель и постучал пальцем по приборной доске.

— Навигатор сдох, — сообщил он.

Как будто стук пальцем мог его оживить.

— Все там будем, — философски сказала я.

— Точнее, не сдох, а просто не видит спутники, — сказал Смит.

— Сколько нам оставалось до границы?

— Миль восемьдесят.

— Тогда какого черта мы стоим?

— Дорога пропала, — сказал он.

— Тут была какая-то дорога?

— Проселочная. А теперь ее нет.

Я посмотрела вперед. Прямо по курсу были кусты, и за ними, насколько позволял увидеть свет фар, росло целое поле какой-то невысокой растительности. Смит покрутил машину на месте, стараясь найти поворот, который мы могли пропустить из-за предпринятого им экстренного торможения, но мы так ничего и не увидели.

Дороги не было. Одна только прерия, куда ни посмотри.

И хотя я села в машину, ощущение, что за нами наблюдают, никуда не пропало.

— Поехали, — сказала я.

— Может быть, разумнее будет дождаться рассвета? — спросил Смит.

За коротким свистом последовал громкий щелчок, с которым стрела прошила пассажирскую дверь пикапа, и ее наконечник все еще вибрировал сантиметрах в пяти от моей коленки.

— Поехали, — повторила я. — Похоже, что команчи вышли на тропу войны.

А может быть, они просто приняли наш пикап за бизона.

После такого аргумента Смита упрашивать не пришлось, и он выжал газ, пока я даже не успела завершить фразу. Еще два щелчка были чуть тише, потому что стрелы попали в кузов пикапа, пробивая его насквозь, а какая-никакая звукоизоляция тут все же присутствовала.